САША. Я выжил в блокаду. Но миллионы детей на Земле умирают от голода и прежде всего там, где тепло и все цветет.
ТАНЯ (вбегает). Какая неуютная штука, эта жизнь!
САША. Страшный мир!
ТАНЯ. Довольно. Садись. Кроме кефира, ничего нет. Сварить чего?
САША. Не надо.
Они сидят за маленьким столиком и пьют кефир.
ТАНЯ. Хорошо нас кормила Зоя.
САША. Правда!
ТАНЯ. Зоя немножко дикая. Но это скоро пройдет. Она очень любит заниматься хозяйством. Это важно. Она настоящая женщина. Это все, что нужно для счастливой семейной жизни.
САША. Ты любишь заниматься хозяйством?
ТАНЯ. Нет, не умею.
САША. Ты настоящая женщина?
ТАНЯ. Опять нет.
САША. Неправда!
ТАНЯ. Правда. Знаешь, в людях, кроме чисто женских или чисто мужских качеств, есть много просто человеческих. Так вот во мне, по-моему, к сожалению, преобладают чисто человеческие свойства. Ничего хорошего.
САША. В твои разглагольствования я не верю. Но, пожалуйста, если ты хочешь умничать, продолжай.
ТАНЯ. Нет, кончила. Будем спать. Боже! Уже много дней мы наедине не спали.
САША. Да, лучше встанем пораньше.
ТАНЯ. И поедем на дачу.
САША. Нет, прежде позанимаемся, потом поедем.
Раздеваясь, стелют постель, то и дело оказываясь в объятиях друг друга.
ТАНЯ. А ты давно дома?
САША. Нет, я перед тобой пришел. Помнишь стихотворение Блока «О доблестях, о подвигах, о славе…»?
ТАНЯ. «Все миновалось, молодость прошла…» — помню. А что?
САША. Целыми днями не выходит из головы. Оказывается, знаю наизусть.
ТАНЯ. Ну, все-таки, в чем дело?
САША. Таня, а ты не уйдешь от меня?
ТАНЯ. Куда, Саша?
САША. Разве нет на свете человека сильнее, лучше меня, который однажды повстречает и уведет тебя?
ТАНЯ. Наверное, есть.
САША. Ты говоришь с сожалением…
ТАНЯ. Конечно! Тот человек не повстречает меня, а если и повстречает, я не подам ему знака. Потому что поздно, молодость прошла. У меня есть ты, слава богу! Сожаление не о том, что у меня ты, а не он, а о том, что возможность нашей встречи утрачена. Давай, милый, спать.
САША (заводит будильник). Мы уедем на дачу, Зоя приедет из Риги, нас нет.
ТАНЯ. Я ей сказала, что мы уедем на дачу на выходные. Ей теперь и одной хорошо, и мальчик-почтальон — милый парень.
САША. Странная она…
ТАНЯ. Она настоящая… Как Блок сказал об Ахматовой.
САША. У нее удивительно много нежности.
ТАНЯ. У нее всего много. И тоски у нее много, не знаю почему.
САША. Выключаю свет.
ТАНЯ. Если бы ты выключил белые ночи.
Картина шестая
Слегка моросит дождь. Занавес-стена.
Зоя и Андрей возвращаются из Риги. Мальчик несет баул и сумки с покупками. Зоя идет, пошатываясь от усталости, лицо ее выглядывает из-под цветного зонта, живое, страстное.
АНДРЕЙ. Зоя!
ЗОЯ. А-у!
АНДРЕЙ. Ты ведь не пьяная, Зоя.
ЗОЯ. А что, милый? Мне так приятно (Пошатывается.).
АНДРЕЙ (недовольный ее нежным тоном). Как хочешь.
ЗОЯ. Ты хитрый: ты говоришь, как хочешь, и делаешь все по-своему.
АНДРЕЙ. И ты делаешь все по-своему. Из-за тебя мы ночь не спали.
ЗОЯ. Да, нам не заарканить друг дружку. Вольному воля!
АНДРЕЙ. Вольному воля!
ЗОЯ. А мне бы хотелось привязать тебя к себе и ходить за тобой, как за собачкой.
АНДРЕЙ. Дама с собачкой! Ха-ха!
ЗОЯ (пошатывается). Неплохо!
Андрей нерешительно останавливается.
Нет, Андрей, неси до дому. Не бойся, там никого нет.
Они входят в квартиру.
Бросай все на пол. Садись. Прежде всего, нам нужно поесть.
Доставай, что есть. Я поставлю чайник.
Зоя уходит и возвращается.
Неужели, Андрей, ты никогда никого не целовал?
АНДРЕЙ. Мама умерла, когда мне было четыре года. Я помню, я умел целовать ее. Потом разучился.
ЗОЯ. Разучился. А теперь не умеешь?
АНДРЕЙ. Думаю, что нет.
ЗОЯ. Какой ты милый, если б ты знал.
Андрей отворачивается.
Я бы тебя научила целоваться, если бы ты хоть немножко поласковей со мной был.
Андрей совсем повернулся к ней спиной.
Не буду, не буду! Садись.
Андрей садится, листает книгу. Зоя смотрит через его плечо.
Это Жанна Самари! Она тебе нравится?
АНДРЕЙ. Если хочешь, нравится.
ЗОЯ. Бессердечный ты человек! Ты знаешь, она рано умерла!
АНДРЕЙ. Это лучше, если б Ренуар написал старуху Самари.
ЗОЯ. Ренуар не писал старух. Он писал только молодых женщин и детей.
АНДРЕЙ. Почему?
ЗОЯ. Потому что он был живописцем счастья!
АНДРЕЙ. Но счастье — это не все, что бывает в жизни.
ЗОЯ. Да?
АНДРЕЙ. Ты знаешь, под нами в квартире умирает человек. Он не может взять в руку карандаш, чтобы расписаться за пенсию, и плачет… Это днем, при людях плачет, но каково ему ночью, ты знаешь? А напротив в квартире…
ЗОЯ. Не рассказывай! Я сама видела, я ведь будущий врач. Мне нужно привыкнуть, но как привыкнуть, ведь у каждого — у тебя, у меня, у этого человека внизу — одна жизнь, одна.
Зоя садится, на ее глазах слезы. Андрей остолбенел.
А я ничего, кроме счастья, не хочу знать. Радуйся, все-таки довел ты меня до слез. (Уходит на кухню.)
АНДРЕЙ. Вот пойми ее
В дверь заглядывает Софья Борисовна, делает большие глаза и исчезает.
Вот женщины!
Зоя несет сковородку и чайник.
ЗОЯ. Садись, Андрей, поешь.
Они садятся рядом и бодро заняты едой.
Как мне доехать, скажи, до Александро-Невской лавры?
АНДРЕЙ. Это просто. 26 автобус в сторону Смольного, представляешь?
ЗОЯ. Представляешь.
АНДРЕЙ. И до кольца. Охота смотреть на кресты.
ЗОЯ. У меня такое настроение, только смотреть на могильные плиты и плакать.
АНДРЕЙ. Но почему? Вот женщины!
ЗОЯ. А?
АНДРЕЙ. Посмотреть на вас со стороны, красивая и счастливая! Подойдешь близко — недовольства, упреки, слезы. С вами сам черт будет ангелом.
ЗОЯ. Замолчи, Андрей, прошу тебя.
АНДРЕЙ. Когда нечего сказать, женщина говорит, прошу тебя, замолчи.
ЗОЯ (повеселев). Да, не в том смысле я сказала. Я хотела сказать, что ежеминутно уже сколько дней ты меня буквально убиваешь своими все новыми и новыми достоинствами. Ты — сокровище, Андрей! Ах, не сдобровать тебе.
АНДРЕЙ (закончив есть, встает). Спасибо.
ЗОЯ. Как сказала бабушка, на здоровье, батюшка.
АНДРЕЙ. Я пойду.
ЗОЯ. Иди. Надоел!
Андрей расстроился.
Андрей, тебе хорошо было в Риге?
АНДРЕЙ. В Риге? Нет.
ЗОЯ (подскакивает к нему.). Ну, тем более спасибо тебе за все. (Быстро целует его в губы.)
АНДРЕЙ (не разобрав, что произошло). Что ты сказала?
ЗОЯ. Мы поедем еще куда?
АНДРЕЙ. Куда?
ЗОЯ. А ты придумай.
АНДРЕЙ. Ладно.
ЗОЯ. Андрей, когда будешь с почтой идти, если что будет к нам, — заходи.
АНДРЕЙ. Добро.
ЗОЯ. Если не будет к нам ничего, все равно — заходи.
АНДРЕЙ. Ясно.
ЗОЯ. Что бы еще тебе сказать… (Делает движение, мол, на ушко.)
Андрей буквально останавливает ее за плечи, и оба выходят. Зоя возвращается, быстрая, веселая. Достает полотенце и убегает принять душ.
Пока ее нет, раздается стук в дверь, входит Геннадий Каменский. Его шаги, его жесты — это пантомима внезапных решений любви.
ЗОЯ (входит в халатике, с мокрыми волосами). Ай! Это кто здесь? Гена? Зачем вы здесь? Гена, иди, иди, иди!
ГЕНА. Во-первых, здравствуй, Зоя. Во-вторых, как тебе понравилась Рига…
ЗОЯ. В-третьих, все-таки уйди.
ГЕНА. А что такое?
ЗОЯ. Что подумает Софья Борисовна? (Рассмеявшись.) Как поживает Вика?
ГЕНА. Поедем куда-нибудь?
ЗОЯ. Давай.
ГЕНА. Хотите на мотоцикле?
ЗОЯ. Еще бы! Только прежде мне нужно выспаться. Я ложусь спать.
ГЕНА. А мне что делать?
ЗОЯ. На работу идти, как другие.
ГЕНА. Не работаю я сегодня. Не ложитесь спать, Зоя.
ЗОЯ. Нельзя. Мне нужно выспаться, а то я вывалюсь из мотоцикла.
ГЕНА. Зоя.
ЗОЯ. Нет.
ГЕНА. Ну, что мне делать?
ЗОЯ. Интересно. Пришли сюда без всякого зова и еще чего-то требуют. Приютили меня здесь не для того, думается, чтобы я принимала без конца мужчин.
ГЕНА. Мужчин без конца?
ЗОЯ. Перед самым твоим носом здесь уже был один, с которым я провела ночь в поезде.
ГЕНА. Саша?
ЗОЯ. Ну, что ты!
ГЕНА. Кто?
ЗОЯ. Тайна двоих.